Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова

– А как она обращалась к нему? – спросила Режина. – Вы слышали?

Официант подумал: «Почему они все рыдают? Может быть, умер кто-нибудь?» – и ответил:

– Да как? Обычно. Как к отцу. То «папа», то «папочка», а он к ней всё время – «детка», и разок «Верона», по-моему. А вы сами кем им приходитесь?

– Кем? – повторила Режина. – Я не знаю… Никто не знает… – и, отвернувшись, вышла – покинула Rustic Stone, оставляя официанта, равно как администратора, в полном недоумении.

Оказавшись на улице с Джошуа, она закурила Capri и спросила с долей агрессии:

– Почему вы сказали водителю, что мы никуда не едем, и то, что ему показалось, что мы с ней являемся копиями?!

Джош затушил окурок в высокой уличной урне, предназначенной для курильщиков, вздохнул и ответил:

– Простите меня. Может, выпьем где-нибудь? Забросим ваш чемоданчик, как порешили до этого, а потом я скажу, что знаю. Новости не из лёгких, так что виски не помешало бы.

* * *

Долго, почти до заката, Лээст с Вероной – счастливые, просто бродили по городу. Бродили, не разговаривая. Слова потеряли смысл. Смысл был в единении. Верона, чьё ожидание, бесконечное ожидание почувствовать себя дочерью, сбывалось теперь таким образом – что отец её просто ходил с ней, просто держал её за руку – продолжала – с каждой секундой – ставить кресты на прошлом – на том, что разъединило их, а сам он – с каждой секундой – ставил кресты на будущем. Глядя в глаза его – синие, глядя на светлые волосы, теперь уже растрепавшиеся, на губы – слегка обветренные, на ворот его рубашки, на рукава – подвёрнутые, на руки с длинными пальцами, на джинсы его – заношенные, на обувь – почти армейскую – грубую и запылённую, любя его всем существом своим, всеми своими клеточками, она винила единственного – винила за это прошлое Аркеантеанона Первого.

На закате, багрово-красном, они вышли к морю – чернеющему, и долго шли вдоль по набережной – мимо портовых пирсов, мимо причалов с кранами. Баржи на горизонте, белые пароходики – пассажирские, грузовые – все это стало затягиваться – размытой туманной дымкой – тяжёлой и быстро сгущающейся. Когда темнота сгустилась, вперемежку с ветром и холодом, Лээст сказал: «Малышка, пора возвращаться, наверное».

– Нет, – возразила Верона. – Что, если мама приехала? Вдруг она уже в Дублине? Вдруг она в той же гостинице, в которой мы останавливались?

Лээст, не отвечая, махнул такси – проезжавшему, и уже оказавшись в машине – в теплом салоне с музыкой, сказал молодому водителю:

– «Грэшем Отель», пожалуйста, – а затем, повернувшись к Вероне, добавил: – Ты знаешь, я думаю, что если мы снова встретимся… если она приехала… это будет прямым вмешательством эртаона первого уровня…

Джош, отпустив Маккеона возле красивого здания – старинного, пятиэтажного, поднялся с новой знакомой по лестнице, устланной ковриками, до квартиры по левую сторону на предпоследнем уровне, и уже в прихожей – просторной – предложил: «Может, чаю? По чашечке…»

– Нет, – усмехнулась Режина, – лучше сразу бренди по рюмочке.

Джош посмотрел внимательно на то, как она разувается – снимает танкетки – плетёные – из каких-то простых верёвочек, затем посмотрел на лицо её – застывшее – напряжённое, и галантно сказал:

– Вы знаете, бренди не обещаю, но ирландский виски имеется, причём – превосходного качества.

На кухне – огромной – светлой, с дорогой итальянской техникой, Режина прошла к подоконнику с одиноко стоящей пепельницей, а Джош – из бара – настенного, извлёк драгоценный Midleton – двадцатиоднолетней выдержки, взял стаканы из ариса и спросил:

– Вам со льдом, наверное?

– Как себе, – попросила Режина. – В том, в чём я мало смыслю, я не страдаю взыскательностью.

Джош произнёс: «Понятно», – затем подошёл к холодильнику, насыпал льда по стаканам, после этого вскрыл бутылку, разлил – с завидным изяществом, и тоже прошёл к подоконнику – к окну с вертикальными жалюзи. Режина глотнула Midleton – золотистый и обжигающий, в который раз говоря себе: «Нет, не я сплю. Это – правда. Это всё происходит в действительности», – и сказала:

– Так что там? Рассказывайте. Генри жив. Для меня это главное. Отталкивайтесь от этого.

Джош закурил «Парламент», силясь понять единственное – как Лээст сумел оставить её – бросить её – забеременевшую – безумно в него влюблённую – юную и прекрасную, и поскольку ответа не было, вздохнул и спросил:

– Наблюдатели… Вы когда-нибудь о них слышали?

– Да, – подтвердила Режина. – Доходили какие-то сведения, но мало в чём состоятельные.

– Ну так вот, – сказал Джош, – понимаете… Верона – альтернативщица. Я – тоже альтернативщик. В принципе нас немного, если судить по статистике, и всех нас роднит единственное…

– Что ваши отцы – Наблюдатели?

– Да, – произнёс Маклохлан. – Наши отцы – Наблюдатели. Эртаоны третьего уровня.

– Нет, – возразила Режина, – нет… это всё не сходится. Он был обычным физиком. У него была тётя в Лондоне. Я встретилась с ним на «Гамлете».

Джош выпустил струйку дыма, подумав: «Господи, боже мой… Эртебран – ты скотина… сволочь… Кинуть её с ребёнком и спокойно жить после этого», – затем обратился к виски – теперь уже чуть охлаждённому, и произнёс:

– Конечно… в этом вся их особенность… эртаонов третьего уровня. Они среди нас маскируются. Обзаводятся разными родственниками, различными специальностями. Он – то физик, то – химик, видите?

– «Эртаоны», – сказала Режина. – Объясните мне обстоятельней. С этим термином я не сталкивалась…

* * *

Подъехав к The Gresham Hotel, экдор Эртебран с Вероной прошли через двери – стеклянные – к стойке администраторов, и Лээст, дождавшись возможности, попросил: «Проверьте, пожалуйста. Нет ли среди проживающих Режины Авейро Ледо? Американский паспорт. Тридцати восьми лет от рождения…»

– Да, – вмешалась Верона, – помните, мы останавливались в двадцатых числах июня, а потом почти сразу выписались?

– Помню, – сказал дежурный. – Ваша мать появлялась сегодня, где-то в начале третьего, и попросила комнату, но у нас сейчас всё забронировано. Мы извинились, конечно. Предложили ей бронь с понедельника, но она сказала: «Спасибо», – и сразу ушла после этого.

– Чёрт… – прошептал проректор.

– Куда? – спросила Верона.

– Не в курсе, – сказал дежурный. – Но швейцар вам подскажет, я думаю. Она, когда вышла отсюда, обратилась к нему с расспросами. Она была в чёрных джинсах и в чёрной рубашке на молнии. И ещё саквояж на колёсиках… такой – очень яркий – оранжевый.

Швейцар – молодой мужчина с эффектными бакенбардами, продолжавший глазеть на Верону с момента её появления, ответил с большой готовностью:

– Да, я запомнил, естественно! Она сперва покурила и вид у неё был расстроенный. Такой… удручённый, знаете? Это – ваша сестра, наверное? Она пошла в левую сторону.

Эртебран, в тот момент закуривающий, опередил Верону и сказал: «Не „сестра“, представьте себе! Вот вам четыре Евро, остальное вас не касается! Спасибо за информацию!»

Швейцар проследил с интересом, как мужчина с юной красавицей удаляются в направлении всё той же Abbey Street Lower, теряясь в толпе прохожих, наводнивших вечернюю улицу, и пробормотал: «„Представьте себе…“ А кто тогда, интересно? Скажете – „мать“? Сомнительно. В чём смысл меня обманывать? Неужели что-то серьёзное? Что-нибудь криминальное? Да-а… При подобной внешности такое неудивительно…»

– Ну что? – спросила Верона, когда Лээст, заметно встревоженный, избавился от окурка и снова достал сигареты, пытаясь занять себя чем-нибудь – чем-нибудь отвлекающим.

– Ничего, – сказал Лээст. – Я думаю. Она пошла в паб на Abbey. Возможно, была допущена. Провела там какое-то время. Вопрос – что случилось дальше. В принципе мы не торопимся. Давай мы зайдём куда-нибудь, в какой-нибудь «Маркс и Спенсер», и купим себе по джемперу, а то становится холодно. Потом мы позвоним Маккеону. За несколько сотен Евро он нас покатает по городу… по периферийным гостиницам.

* * *

Бутылка ирландского виски оказалась исчерпанной полностью к половине шестого вечера, одновременно с историей об эртаонах-Создателях, которую Джош представил в том интересном ракурсе, при котором отцы-Наблюдатели оказались весьма специфическими коварными соблазнителями.

– Представьте, все наши матери, – говорил он с большим убеждением, подытоживая историю, – несчастные бедные женщины, на чьи плечи легла забота об этих невинных отпрысках, детях-альтернативщиках, чьи отцы равнодушны полностью к их карьере, к их жизни, к их будущему! Наши отцы отвернулись от нас! И, возможно, мистер Блэкуотер не является исключением!